| О художнице Елене Павловской трудно писать. Её живопись — это настроения. А описывать то, что чувствовал человек в момент творческого взлёта неблагодарное занятие. И тем не менее. Вечер в мастерской художника за чашкой чая. Очарование места, времени и человека... Взгляд на чьё-либо творчество, вне присутствия автора, всегда напоминал мне смотрение сквозь зарешеченное окно. Вроде всё видишь, но остаются тонкие нити непонятого. Услышать художника, не только через создаваемый им образ, но и вербально — большая удача. Лена интересна в своей разности, непохожести на саму себя в каждом новом художественном рождении. Она — палитра локальных восприятий действительности. Это — в её художественных сериях: Париж, Индия, Москва, Север. Отдельно — натюрморт — как цветовая сублимация творческих натурных поисков. Её Индия — мир, нетронутый Человеком. Немного душный колорит картин, с пряными цветами национальных одежд. Лена выставляет в мастерской одну за одной свои «Индии», а ты пилигримом «путешествуешь» с ней по её холстам, выстраивая в себе образ этой страны. Она едет туда за духовностью. Об этом у неё не надо спрашивать, об этом расскажет томная неспешная вязкость видимого ею там мира. Мира, в котором нет грязи и криков, болезней и бедности. Индия для неё — медитация духа через живопись, посредством кисти и краски. Для европейского художественного мира Индия всегда была Мечтой, явившей в мир единение природы и человека. Так видят свою страну и культуру сами индийцы. Через религию. Их представления о колесе сансары, когда через множество земных воплощений обретаешь духовное бессмертие, совершенствуя при этом себя и свой мир. Оттого не замечают они грязи вокруг, живя духом. Индия в картинах Лены — об этом. Местный храм, базар, жилой квартал — во всём покой и свет каждодневного бытия. И везде в её сюжетах — люди. Но это не многолюдство. Они — живая необходимость. Без них картина мертвеет. Индийцы не существуют вне своей духовной культуры. И это понимание национального — главного обуславливает образное состояние картин Павловской. И не то, чтобы цвет и краска чем-то кардинально отличались от всего остального, что делает Лена. Но их особое сочетание, и отблески южного солнца на стенах домов, словно застигнутые врасплох, схваченные и тут же брошенные на холст — в этом изыск индивидуальности. Отсюда — непосредственность и естественность. Её живописная среда обычна и необычна одновременно. Безыскусность сюжетов и рассматривание их сквозь призму истового, граничащего с поклонением, отношения к натуре, как к таковой. Для Лены в живописи невозможно общение «мимо». Она всё время ищет свою «десятку», врастая в искомые образы. Что порождает в нас тягу к иным странам, иным мирам? Ведь Индия со всеми её «кармами», «мокшами» - другая планета. Каким образом русскому человеку на ней приземлиться, чтобы естественно вписаться в это, словно парящее в невесомости, измерение... И вдруг — её Париж! Он взрывает изнутри своей зыбкой утончённостью. При неизменной манере письма меняется абсолютно всё: палитра, цветовые сопряжения. Словно опрокинутая коробка с мельчайшими самоцветами, которые рассыпавшись безудержно перемешались, её холсты лишаются конкретных цветов, оставаясь при этом столь же насыщенными. В этом, как ни странно, нет ничего импрессионистического. Хотя, казалось бы, сама тема располагает именно к этому. Фактурная вязкость, спровоцированная «живой», «дышащей» краской, рождает не впечатление о городе, но — переживание города. Он рвётся наружу, пытаясь стать реальностью. Но, будучи скован рамками рамы, остаётся в тисках этой неизбежности столь мило звучащего жанра - «городской пейзаж». Загадка её Парижа в том, как этой плотной манерой письма возможно создать манящую лёгкость восприятия... Её миры разнятся, пересекаются. Её Храм. Он всегда небезыдеен. Это редкость. Каждая работа — сиюминутная «история из жизни», обретающая смысл всеобщего. «Последняя осень» 2008г. Словно кулисы, возносящиеся ввысь два храма, и «спрятанная» меж ними, не напоказ, но имеющая роль главного действующего лица, похоронная процессия. От земного к вечному — один шаг. Или — «Под стенами Борисоглебского монастыря» 2002г. - на картине мощь храма, как основы всего сущего, а внизу, у его подножия — копошащиеся в своём ежеминутном быту, люди. Земная суета, а «небо» — так близко и так далеко. В любом искусстве всегда первична идея. Т.н. «постановочный натюрморт» художницы («Конь — огонь. Ярмарка в Тимонихе» 2009г.; «Эх, ярмарка» 2009г.) - как символ исконно русского праздника. Искрами чисто детской радости «рассыпаны» по холсту деревянные игрушки, лоскутные изыски, вышитые салфетки. Удивительная, странная, но очень верная и оригинальная догадка — как передать ощущение деревни и ярмарочного веселья. Цвет — это её конёк. Ювелирно и смело одновременно. Где-то тонкий оттенок, где-то — резкое сочетание, на первый взгляд, несочетаемого. Но именно благодаря умению Лены уловить нюанс, создать колористическую перекличку, всё приходит к гармонии. Её игра с цветом в натюрморте — это постоянный диалог с солнцем и тенью, бликами и отсветами. Но в этой игре для неё существуют жёсткие правила, диктуемые натурой. Художница с ней в постоянном диалоге, пытаясь зацепить кистью ускользающие мгновения светового непостоянства. Её работы — прямое продолжение линии, идущей от Петра Кончаловского. Который, в свою очередь, очарованный щедротами красок Поля Сезанна, создавал на холстах свои цветовые фантазии. Натюрморты Павловской с фруктами и ягодами, поражая своей предметной насыщенностью, безупречны композиционно. И это ещё один парадокс её творчества. Непреодолимая сила эмоционального посыла, заключённая в рамки мастерства — словно заклинание шамана - немногословно, но бьёт в цель. Живопись Елены Павловской в высшей степени реалистична и антиреалистична одновременно. Ведь великая сила реализма заключается не в том, чтобы написать увиденное. А в том, чтобы воссоздать на полотне состояние эмоционального откровения, испытанного при этом, изобразив, однако, всего лишь сам предмет. Это — «удовольствие для немногих». Лена — одна из них.
|
